Езда не доставляла мне удовольствия. Я вел «шевроле» на такой скорости, на какую только решил отважиться, и мягкое покачивание подвески отнюдь не давало мне ощущения безопасности. Не хватало солнцезащитных очков. Хотя солнце не ослепляло прямыми лучами, безжалостный свет этого субтропического светила, сверкающего в небе прямо над шоссе, был таким резким, что причинял боль глазам. Машина была открытой, но ветровое стекло таким большим и таким выпуклым, что затрудняло проникновение в кабину свежего воздуха и не охлаждало ее, несмотря на то, что ветер свистел в ушах: скорость превышала 130 километров в час. Там, в зале суда, температура в тени достигала почти 40 °C, а какой она была здесь, в этом открытом пекле, даже невозможно представить.
Езда не доставляла удовольствия и девушке. Она даже не побеспокоилась снова положить в сумочку барахло, которое я вытряхнул. Несколько раз, когда машина делала очередной крутой поворот, она хваталась рукой за верхнюю кромку двери, но, не считая этого, не сделала ни единого движения с тех пор, как Марбл-Спрингс остался позади. Только повязала белым шелковым шарфом светлые волосы. На меня она не взглянула ни разу, и я не представлял, какого цвета у нее глаза. И уж, конечно, не заговорила со мной. Раз или два я посмотрел на нее, но она все время смотрела вперед. Губы плотно сжаты, лицо бледное, на левой щеке горело яркое пятно. Она все еще боялась, а может, боялась более, чем когда-либо. Возможно, она думала о том, что с ней будет. Я и сам думал об этом.
Через 13 километров пути и 8 минут времени произошло то, чего я ожидал. Кто-то позаботился и быстро принял меры. Дорогу заблокировали в том месте, – где какая-то предприимчивая фирма оборудовала справа от шоссе асфальтированную площадку – место отдыха водителей – и бензоколонку, применив для этого раздробленный камень и кораллы. Поперек шоссе стояла большая черная полицейская машина, вращались сигнальные огни, горел красным светом сигнал «стоп». Слева, как раз за капотом полицейской машины, поверхность земли резко снижалась, образуя ров глубиной в 1 или 1,5 метра, который в конце немного приподнимался, переходя в мангровую поросль. Прорваться с этой стороны было невозможно. Справа дорога расширялась, образуя двор заправочной станции, где выстроились в высокую вертикальную линию черные гофрированные 200-литровые цистерны с бензином, полностью блокирующие пространство между полицейской машиной и передней линией бензонасосов, установленных параллельно шоссе.
Все, что я разглядел за 4–5 секунд, заставило меня так резко тормознуть, что «шевроле» содрогнулся и его с заклиненными намертво колесами занесло в сторону. Скорость со 110 километров упала до 50. В ушах стоял пронзительный визг шин, а сзади на сером от пыли шоссе остались черные дымящиеся следы от расплавившейся резины. Еще я успел увидеть полицейских: один согнулся за капотом полицейской машины, а голова и правая рука второго виднелись над багажником. Оба были вооружены револьверами. Третий полицейский стоял, выпрямившись во весь рост, почти полностью скрытый ближайшей цистерной с бензином. Зато его оружие было отчетливо видно. Это было самое смертоносное из всех типов оружия для стрельбы с близкой дистанции – хлопушка-дробовик с укороченным стволом и гильзами 20-го калибра, начиненными дробью среднего размера.
Скорость «шевроле» снизилась до 30 километров. До дорожного блока оставалось не более 35 метров. Револьверы полицейских нацелились мне в голову, а сами полицейские встали и вышли из укрытий. И тут боковым зрением я увидел, что девушка схватилась за ручку двери и, наполовину отвернувшись от меня, приготовилась выпрыгнуть из машины. Ни слова не говоря, я нагнулся, схватил ее за руку и с дикой силой рванул к себе. Она вскрикнула от боли. В ту же минуту я перенес свою хватку на ее плечо и притянул к себе на грудь, чтобы полицейские не осмелились выстрелить. Потом до отказа нажал на педаль газа.
– Сумасшедший! Вы убьете нас! – на какую-то долю секунды ее глаза разглядывали 200-литровые цистерны, на которые неслась машина. Выражение ужаса на лице соответствовало панике, прозвучавшей в ее голосе. Потом она закричала и отвернулась, спрятав лицо у меня на груди, ее острые ногти впились мне в плечо.
Мы врезались во вторую цистерну слева, точно угодив в нее серединой бампера.
Подсознательно я теснее прижал к себе девушку и, вцепившись в руль, приготовился к ошеломляющему оглушительному удару. Отчетливо представил себе этот удар, который раздавит меня о рулевое колесо или выбросит вперед прямо через ветровое стекло в тот самый момент, когда мертвый груз 200-килограммовой цистерны срежет болты, крепящие мотор к раме, и он, сорвавшись, пробьет кузов и врежется в кабину.
Но этого сокрушительного удара не произошло. Раздался скрежет и лязг металла; крыло машины, оторвав цистерну от земли, отбросило ее с дороги. В момент удара я подумал, что цистерна свалится на капот, разобьет ветровое стекло и пригвоздит нас к сиденью. Свободной рукой резко крутанул руль влево, и вращающаяся в воздухе цистерна, отскочив от крыла машины, исчезла из виду. Я удержал руль, выровнял машину. Цистерна была пуста. Не раздалось ни единого выстрела.
Девушка медленно подняла голову, посмотрела через мое плечо назад и уставилась на меня. Ее ногти все еще вонзались в мои плечи, но она совершенно не осознавала этого.
– Вы сумасшедший, – я едва расслышал ее хриплый шепот сквозь крещендо ревущего мотора. – Вы сумасшедший, вы наверняка сумасшедший. – Возможно, раньше ужас не коснулся ее, но теперь он овладел ею полностью.